История создания цикла стихи о москве

https://www.ut.ee/cno/dno/140302_chitat.html

“Стихи о Москве” Марины Цветаевой: к вопросу о формировании московского цикла.

 Быстрова Т.

        Данная работа примыкает по своему направлению к исследованиям, посвященным анализу городского текста одного автора и является лишь малой частью исследования, разрабатывающего тему московского текста в творчестве Марины Цветаевой. В настоящий момент мы сосредоточили свое внимание лишь на одном цветаевском цикле, а именно: “Стихи о Москве”, ибо анализ данного цикла представляется наиболее важным в том смысле, что именно здесь, как нам кажется, впервые наиболее четко проявилась “московская поэтика” Цветаевой, исследование которой и является нашей непосредственной задачей. Как сформировался цикл о Москве, какие факты жизни поэта оказали влияние на его непосредственное возникновение, где границы реального и поэтического пространств Москвы – на эти вопросы мы попытаемся дать ответы, анализируя основные мотивы цикла.

        Нам представляется, что среди цветаевских произведений, в которых присутствует образ Москвы, можно выделить два типа текстов – стихотворения, которые сама Цветаева “заявила” московскими и с помощью которых формировала определенный поэтический образ города, и тексты, в которых образ города присутствует, но которые не были предназначены поэтом к тому, чтобы войти в тот круг стихотворений, благодаря которому она хотела создать “свою Москву”. В этом смысле цикл “Стихи о Москве” является квинтэссенцией цветаевского московского мифотворчества. Она создавала его, сознательно и последовательно формируя как будущую часть общего “московского текста”. Помимо страстной любви поэта к родному городу, толчком к написанию и формированию цикла “Стихи о Москве” явились два следующих друг другу события: во-первых, поездка в Петроград и встреча с петербургскими поэтами и во-вторых – приезд Мандельштама в Москву (зима 1915 – весна 1916 г.).

       Цикл из девяти стихотворений был создан в 1916 г., однако Цветаева не сразу определилась со стихотворениями, вошедшими в окончательную редакцию. Первая публикация “Стихов о Москве” состоялась в петроградском журнале “Северные записки” № 1 за 1917 г., где Цветаева публиковалась регулярно, начиная с января 1915 г., когда она познакомилась с С. И. Чацкиной, у которой она и Парнок остановились во время знаменитой поездки в Петроград в декабре 1915-го г. Эта поездка, по признанию самой Цветаевой, стала для нее толчком к написанию “Стихов о Москве”. Ею руководило желание ответить петербургским поэтам явлением нового образа именно Москвы, новым языком и новым слогом сказать старую истину: “Москва – всем городам мать”.

        “Читаю весь свой стихотворный 1915 год – а все мало, а все – еще хотят. Ясно чувствую, что читаю от лица Москвы и что этим лицом в грязь – не ударяю, что возношу его на уровень лица – ахматовского. Ахматова! – Слово сказано. Всем своим существом чую напряженное – неизбежное – при каждой моей строке – сравнивание нас (а в ком и – стравливание): не только Ахматовой и меня, а петербургской поэзии и московской, Петербурга и Москвы. Но, если некоторые ахматовские ревнители меня против меня слушают, то я-то читаю не против Ахматовой, а – к Ахматовой. Читаю, – как если бы в комнате была Ахматова, одна Ахматова. Читаю для отсутствующей Ахматовой. И если я в данную минуту хочу явить собой Москву – лучше нельзя, то не для того, чтобы Петербург – победить, а для того, чтобы эту Москву – Петербургу – подарить, Ахматовой эту Москву в себе, в своей любви, подарить, перед Ахматовой – преклонить. Поклониться ей самой Поклонной Горой с самой непоклонной из голов на вершине <…>. Чтобы все сказать: последовавшими за моим петербургским приездом стихами о Москве я обязана Ахматовой, своей любви к ней, своему желанию ей подарить что-то вечнее любви, то подарить – что вечнее любви. Если бы я могла просто подарить ей – Кремль, я бы наверное этих стихов не написала.”1

       Но нельзя отвергать и другой (хоть самой Цветаевой и не заявленной здесь) – мандельштамовской составляющей цикла. По крайней мере два (2, 3) из девяти текстов цикла обращены к этому поэту, а три стихотворения – “На розвальнях, уложенных соломой”, “В разноголосице девического хора” и “Не веря воскресенья чуду”, написанные в ответ и посвященные Цветаевой (они вошли в книгу Tristia) открывают, в свою очередь, тему “московского текста” у Мандельштама и очень явственно перекликаются с цветаевскими московскими стихами.

       Чувство, с которым Цветаева писала два мандельштамосвских стихотворения, было близким тому, которое она уже описывала, говоря об Ахматовой – подарить, о-дарить, но здесь все было на виду, человек был рядом и Кремль был рядом – вся Москва была открыта для прогулок с ним и для его “посвящения” в нее. Мандельштам приезжает в Москву в конце января, если верить Цветаевой – специально для общения с нею, “не договорив” в Петрограде, и пребывает в Москве с конца января до 5 февраля, затем уезжает и возвращается в конце месяца. В конце марта появляются первые стихи о Москве.

      1916-й год представляется нам фундаментальным для Цветаевой в разработке ее московской темы. В первой публикации цикл “Стихи о Москве” был сформирован иначе, чем в последующих. Стихотворения располагались в хронологическом порядке написания, причем первым шло “Канун Благовещенья”, датированное 24-25 марта, затем “Облака – вокруг, купола – вокруг”, “Из рук моих нерукотворный град”, “Мимо ночных башен”, “Настанет день, печальный, говорят”, “У меня в Москве купола горят”, “Над синевою подмосковных рощ”, “Семь холмов – как семь колоколов”, замыкалось же все стихотворением “Москва – какой огромный Странноприимный дом”. Таким образом, стихотворений так же было девять, при этом не вошедшие “Над городом, отвергнутым Петром” и “Красною кистью” тоже уже существовали, однако, оказались вне цикла.

      Следующая публикация “Стихов о Москве” состоится во втором издании “Версты I” в 1922 г., когда Цветаева изымет из цикла “Канун Благовещенья” и “У меня в Москве – купола горят”, поместив первое вне циклов, а второе в “Стихи к Блоку” и заменит их на указанные уже “Над городом, отвергнутым Петром” и “Красною кистью”, также они будут появляться во всех дальнейших изданиях, не считая антологий позднесоветского времени, публикующих отдельные стихотворения вне циклов. Нам представляется, что такая замена произошла в следствии уже упомянутого нами желания Цветаевой противопоставить свою “московскость” “петербургости” встреченных ею недавно людей, в очередной раз противопоставить свой город городу, из которого она недавно вернулась. Именно поэтому она публикует “Стихи о Москве” впервые в петербургском журнале и выбирает для публикации стихи, наиболее явно передающие образ Москвы, а в этом смысле “У меня в Москве – купола горят” несомненно более программный текст, чем “Красною кистью”. И лишь когда петербургская публикация состоялась и Москва “явила” себя в лице Цветаевой, она может перегруппировать цикл и включить в него стихотворения, имеющие несколько иную направленность.

       Таким образом, цикл “Стихи о Москве” проходит две стадии своего формирования – в петербургской и в московской версиях. Образ Москвы, возникающий в первой – петроградской – публикации 1917-го года создается Цветаевой, как образ сказочного прекрасного древнего православного града, в соответствие с древнерусской традицией изображения Москвы. Основной в петербургской редакции для Цветаевой является задача представить свой город Петербургу и петербургским поэтам и представить саму себя как поэта московского. Она дает взгляд на Москву историческую сквозь ее легенды.

       Эпитеты, которыми Цветаева наделяет Москву, восходят к традиции древнерусских текстов. Ср. : “прииде во славный градъ, зовомый Москва”, “была Москва град великъ, град чюденъ, градъ многочеловеченъ”, “славный же град Москва честные твоя мощи, яко же некое сокровище честно соблюдает” и т.п.2

        В цикле Цветаевой фигурирует та же лексика и те же персонажи, а Москва является богохранимым градом, поддерживающим православные традиции, передавая их из поколение в поколение.

         Москва дважды называется “семихолмием” – 1 “Привольное семихолмие”, 7 – “колокольное семихолмие”, что дает нам понять, что здесь поэт находится в контексте идей, соотносящих Москву с Римом, трижды Москва называется “градом” – 1 – “дивный град”, “мирный град”, 2 – “нерукотворный град”, и наконец, “огромным странноприимным домом”.

        Внутри самого города Цветаева выделяет самые древние и наиболее чтимые локусы:

 Благовещенский собор

 Спасские ворота

 Иверская часовня (она же “Часовня Звездная”, “золотой ларчик”)

 Кремль (он же “Пятисоборный несравненный круг”)

 Ц. Благовещения (Нечаянная Радости)

        Не названный прямо Успенский собор и Москва-река появляются в стихотворении “У меня в Москве – купола горят!”.
        Таким образом, создается круг постоянно повторяющихся мест и он почти не выходит за рамки Кремля – древнейшего сердца Москвы.

        Не слишком многообразен и круг персонажей, упоминаемых в цикле: в основном это Богородица, издревле почитаемая как покровительница Москвы, Младенец Пантелеймон, Иоанн Богослов.

        Цветаева включает в свой цикл множество православных праздников, как в текстах, так и в подписях дней создания текста, сознательно акцентируя дату церковного календаря:

 Святая Пасха

 День Иоанна Богослова, отдельно она выделяет

 Первый день Пасхи

 Троицын день

 день празднования Казанской иконы Божьей матери.

       В этом контексте разрабатываются основные мотивы и сюжеты цикла.

      Представляя Москву миром традиционного православного уклада, Цветаева во многом находится под влиянием той литературы о Москве, которая во множестве выходила в начале века. Появлялись сборники, включающие прозаические и поэтические произведения московских поэтов и писателей, воспроизводящие облик и быт города, серии исследований и очерков, пытающиеся осмыслить роль Москвы в русской культуре. Среди прочих можно назвать 12 выпусков серии “Москва в ее прошлом и настоящем” (М., 1909 – 1912 гг.), монографию Д. И. Никифорова “Старая Москва. Описание жизни в Москве со времен царей до ХХ века” в двух частях (М., 1902-1903 гг.), из воспоминаний Э. Миндлина мы знаем, что Цветаева особое внимание уделяла книге М. О. Гершензона “Грибоедовская Москва”, и, наконец, одним из ключевых для нас является издание Универсальной библиотеки 1916 г. “Москва в истории и литературе” (Сост. Мих. Коваленский), которое Цветаева неоднократно выбирала в качестве самого лучшего подарка своим не-московским знакомым и называла “сокровищницей” в своем автобиографическом очерке “Вольный проезд” (1918 г.). Это же издание упоминает Миндлин как цветаевский ему подарок уже в 1921 году, что свидетельствует о том, что и по прошествии нескольких лет эта книга продолжала быть одной из любимых цветаевских книг о Москве и всегда находилась под рукой для подарка. Если обратиться к содержанию этой книги, то мы увидим, что основную ее часть составляют документы более древнего, чем современного Цветаевой времени. И действительно, во всех упоминаемых изданиях акцентируется именно древность города, его принадлежность православной культуре и подчеркивается его роль как сердца России. Так и Цветаеву привлекает прежде всего почти сказочное происхождение Москвы, ее история, присутствие в ней прошлого и возможность следы этого прошлого распознать в непосредственном общении с городом, читая на языке его улиц и домов.

       Не только древняя Москва была для Цветаевой открыта и осязаема, но и Москва литературная – весь московский поэтический опыт был в ее арсенале: “Москву, всю Москву впервые показывала мне она. Но как показывала! У каждого камня, у каждой кирпичины >Цветаева – Т.Б.< останавливалась и читала все, какие только написаны об этом камне, стихи русских поэтов! И свои, разумеется. Стихов о Москве у нее множество, и о Москве она писала с какой-то удивительной радостью” пишет Миндлин.3

        Связь с упомянутой традицией восприятия города как православного центра, отражается у Цветаевой прежде всего на образно-лексическом уровне.

        Во второй публикации цикла Цветаева преследует уже другую цель – утвердить свое “Я” в московском пространстве и два стихотворение – одно на тему православного праздника и второе, противопоставляющее московскую жизнь жизни петербургской (“И не знаешь ты, что зарей в Кремле/ Легче дышится – чем на всей земле!” и т.д.) заменяются другими. Лирическое “Я” начинает откровенно превалировать. В стихотворении “Над городом, отвергнутым Петром” бывшая столица сравнивается с женщиной, отвергнутой мужчиной. Интересна цветаевская помета в беловой тетради 1939-го г., куда ею были переписаны старые стихи: “(NB! Никто не отвергал. Так. А ведь как – обиженно и заносчиво – и убедительно! – звучит), из чего мы можем сделать вывод, что Цветаева сознательно развивала данную мифологему именно ради образа, и это не было конкретным эпизодом ее личной жизни.

      Стихотворение “Красною кистью” являет нам первородную связь поэта со своим городом и открывается образом рябины, которая отныне и навсегда, а особенно в нелегкие годы эмиграции, будет ассоциироваться у поэта с Россией.

        В этом новом контексте остальные стихотворения цикла воспринимаются еще более лично. Каждое из них в    огромной мере проникнуто “Я” лирической героини. Это “я” существует в пространстве города и чувствует себя не просто его частью, а как бы равной и даже более могущественной силой, так как Москву можно подарить дочери героини, другу, по смерти к лирической героине стекается народ, подобно тому, как стекается он к мощам высокочтимого святого. “Я” является такой же неотъемлимой частью московского пространства, как и Москва является неотъемлимой частью героини.

       Особенно явно эта взаимосвязь ощутима при анализе основных разрабатываемых в цикле мотивов.

       Цветаева разрабатывает темы, являющие собой последовательные стадии жизни человека и города: преемственности поколений: “Будет твой черед:/ Тоже – дочери/ Передашь Москву/ С нежной горечью” (1), “Из рук моих нерукотворный град/ Прими, мой странный, мой прекрасный брат”, “Прими, мой древний, вдохновенный друг” (2), рождения /перерождения (в данном случае мы имеем в виду “родиться” в значении “появиться на свет”, “дать что-то новое”, и “переродиться” в смысле “обновиться”, “преобразиться”, “стать иным”) : “Царевать тебе, горевать тебе,/ Принимать венец,/ О мой первенец!” (1), “И встанешь ты, исполнен дивных сил” (2), “В колокольный я, во червонный день/ Иоанна родилась Богослова” (7); смерти: “Мне же вольный сон, колокольный звон,/ Зори ранние -/ На Ваганькове” (1), “Настанет день – печальный, говорят!” (4) полностью посвящено этой теме, “Поп, крепче позаткни мне рот/ Колокольной землей московскою” (7); странничества: “Потянется, растерянно крестясь,/ Паломничество по дорожке черной”, “Поеду – я, и побредете – вы” (4), “Бредут слепцы калужскою дорогой”, “Перекрещусь, и тихо тронусь в путь” (6), “Провожай же меня весь московский сброд” (7), “Мы все к тебе придем” (8).

        Один из важнейших образов цикла – образ дома. Он как бы связывает воедино все остальные образы, стягивая их вокруг себя. Москва – “огромный странноприимный дом”, похожий на “дом – пряник”, в котором родилась героиня. Мотив бездомности теснейшим образом связан с темой странничества и смерти: во втором стихотворении город дарится “странному брату”, “чужеземному гостю” (эпитет “странный” семантически связан со “странник”). В шестом стихотворении героиня заглядывает в свое возможное будущее, где устав от друзей, врагов, “И от уступчивости речи русской” она отправляется в путь по калужской дороге, вслед за слепцами. В седьмом лирическая героиня вспоминает дом, который она любила и с которым пришлось расстаться, потому что она умерла, а ее провожает в путь “весь московский сброд”. В восьмом стихотворении Москва, наконец, напрямую называется “огромным домом”, который может вобрать в себя всех бездомных на Руси.

        Мы видим, что Цветаева формирует цикл стихотворений о Москве в двух вариантах – для петербуржцев, преследуя цель “подарить” им город, ознакомить читателя с кругом почитаемых московских святынь, дать панораму московской жизни и другой вариант – для московского читателя, перед которым ей важно утвердить свое “я” в пространстве родного города. Однако, несмотря на то, что лирическая героиня Цветаевой соотносит себя с городом и обменивается с ним рядом черт, утверждение Москвы оказывается важнее, чем утверждение себя, так как для первой публикации цикла Цветаева выбирает Петроград и версию цикла 1917-го года.

Примечания:

1Цветаева М.И. Собр. соч. в 7 т. М.: Эллис-Лак, 1994-1995., Т. 4. С. 286-287.

2Памятники литературы Древней Руси. Конец 14 – сер. 15 в. М., 1981. С. 202, С. 332.

3Миндлин Эм. Марина Цветаева // Миндлин Эм. Необыкновенные собеседники. Литературные воспоминания. М., 1979. С.77.