Что такое циклы преданий

В
репертуаре русских преданий можно
выделить следующие основные
циклы: древнейшие предания, предания
о “справед­ливом
царе”, предания о предводителях
народных движений, предания
о разбойниках и кладах.

Древнейшие
предания появились
в то время, когда сверхъес­тественные
персонажи родоплеменных мифов были
заменены обычными
людьми (А. Н. Афанасьев назвал этот
процесс “низ­ведением богов с неба
на землю”). Предания повествуют о
рас­селении
славянских племен и об их родоначальниках,
с имена­ми
которых связывалось название самих
племен: Чех, Лех, Рус, Радим, Вятка. В
преданиях о первых русских князьях
фиксиру­ется
их близость к народу (перевозчики Кий,
Ольга; сын князя и
рабыни Владимир I).
Рассказывается о важных событиях их
жизни,
о смерти князей (смерть Олега от любимого
коня; убий­ство древлянами Игоря и
месть его жены Ольги). Сообщается о
построении
и укреплении первых русских городов
(Киева, Переяславля
и других); об обороне этих городов и
военных хитро­стях
осажденных жителей (например, предание
“О Белгородс­ком
киселе” — см. в Хрестоматии). Большое
количество преда­ний
посвящено борьбе Древней Руси с внешними
врагами, а также
междуусобным войнам. Прославляются
подвиги отдель­ных
людей, не покорившихся врагам — мужчин,
женщин и даже детей.
Это подвиг киевского отрока, жившего
в X
в., который пробрался
через лагерь печенегов к русскому
войску за подмо­гой;
поединок молодого силача Кожемяки с
громадным печене-жином
(см. в Хрестоматии); подвиг рязанцев в
XIII
в.: Евпатия Коловрата
и княгини Евпраксии — и другие.

Предания
о справедливом царе связаны
с именами Ивана IV
(Грозного)
и Петра I.

Предания
об Иване Грозном отразили борьбу царя
с фео­дальной
верхушкой, боярами. Ряд преданий связан
с Казанским походом (в их числе и
фантастический сюжет о наказании
Вол­ги).
Иван Грозный становится кумом приютившего
его крестья­нина,
и даже известно предание об избрании
Ивана Грозного в цари
из
мужиков (см.
в Хрестоматии). Особую группу составля­ют
предания новгородцев о разгроме
Новгорода в 1571 г. В них выражено
резко отрицательное отношение к царю
и опричнине

(о
Марфе Посаднице; о потоплении новгородцев
в Волхове; о чуде,
заставившем Ивана Грозного раскаяться:
убитый митро­полит
Корнилий взял в руки свою отрубленную
голову и шел за царем
по пятам; о происхождении валдайских
колокольчиков из разбитого
вечевого колокола; о юродивом Миколке,
обличав­шем
царя при его въезде во Псков: “Ивашка,
Ивашка, ешь хлеб-соль,
а не человечью кровь!”).

Предания
о Петре I
сформировались позднее, поэтому образ
царя в них более конкретен. Группа
сюжетов сохраняет память об
исторических фактах: русско-шведской
войне, строительстве Ладожского
канала (канавы),
строительстве
корабельных верфей. Самая
многочисленная группа преданий — о
взаимоотношени­ях
Петра I
с представителями разных социальных
групп и про­фессий.
Царь ест у бедной крестьянки мурзовку
(хлеб
в квасу); ценит
полезные советы солдата; крестит
солдатских детей; зас­тавляет
бояр работать в кузнице; псковским
монахам велит стро­ить
оборонительные укрепления — и проч.
Известны предания на
тему “Петр I—мастер”.
Царь учился за границей лить пушки,
строить
корабли; инкогнито работал на заводах
и верфях. Он перенимал
ремесло и у русских мастеровых. Вместе
с тем Петр I
так
и не смог сплести лаптя.

С
образами Ивана Грозного и Петра I
связаны многие топо­нимические
предания; к этим персонажам прикреплены
ска­зочные сюжеты (“Гуси с Руси”,
“Беспечальный монастырь”, “Горшеня”,
“Грозный и вор”, “Петр I
и солдат”).

Предания
о предводителях народных движений
дополняли
уто­пическую
мечту народа о справедливом
царе.

В
фольклоре самый ранний исторический
образ народного предводителя
— атаман сибирских казаков Ермак
Тимофеевич, победивший сибирского хана
Кучума. Цикл преданий о Ермаке складывался
одновременно с циклом об Иване Грозном
(в кон­це
XVI
— начале XVIII
в.). Образ Ермака впитал эпические чер­ты
былинных богатырей и окрашен народными
представления­ми
о “благородном разбойнике”. Основная
группа сюжетов о Ермаке
связана с его Сибирским походом (кто
был Ермак; цель похода;
с кем шел Ермак; победа Ермака; гибель
Ермака).

Предания
о Степане Разине соединяли историческую
досто­верность
с фольклорным типом удалого
разбойника, не
случайно А.
С. Пушкин назвал Разина “единственным
поэтическим ли­цом в нашей истории”.
Предания рассказывают о том, как Ра­зин
стал атаманом, о его походе на Астрахань
и казни астрахан­ского
архиерея, о действиях разинцев, грабивших
на Волге и на Дону
купеческие и царские суда. Известны
предания о том, что Разин
помогал бедноте и наказывал жестоких
помещиков. Вместе

с
тем Разин изображается как чародей,
колдун: его не берут пули,
он останавливает суда волшебной силой,
плавает и летает на
кошме — и проч. В преданиях о поражении
восстания и кон­це
жизни Разина существует несколько
версий: он умер своей смертью;
его выдала коварная женщина (жена,
любовница); на­конец,
Разин бессмертен (согласно одной версии
— потому, что он великий
грешник и
его земля
не брала’, согласно
другой — он явится
как “возвращающийся избавитель”).
Много преданий о кладах,
заклятых Разиным.

Предания
о Емельяне Пугачеве рисуют более
реалистичес­кий образ, хотя и
обнаруживается их связь с преданиями
о Ра­зине
(иногда даже утверждается, что Пугачев
— это Разин, объя­вившийся
в положенный срок). Предания создавались
и рас­пространялись
в местах восстания. Предания Поволжья
выра­зили
антикрепостнический пафос восстания.
В них говорится не
об изгнанном Петре III,
а именно о Емельяне Пугачеве, ко­торый
жестоко расправлялся с помещиками (“он
тут ходил и душил
господ”). Предания
горнозаводских рабочих Урала пове­ствуют
об участии того или иного завода в
восстании: рабочие переходили
на сторону пугачевцев, отливали для
них пушки, делали
снаряды; когда пугачевцы вынуждены
были отступать — с
ними уходило все население, а завод
взрывали. Особенно много преданий
яицких (уральских) казаков. В них выражено
убежде­ние,
что Пугачев — это Петр III.
Казаки ждали от “законного царя”
возвращения своих прежних порядков и
передачи казачест­ву
Яика со всеми угодьями. Предания окрашены
социально-уто­пическими
представлениями о “возвращающемся
избавителе”.

Осенью
1833 г. в Поволжье и Оренбургском крае
(станицах Татище­вой,
Берде, Нижне-Озерной) народные рассказы
о пугачевщине записы­вал
А. С. Пушкин. В Берде ему показали “золотые
палаты” Пугачева — избу,
обитую медной латунью. Материалы
экспедиции были использова­ны
в “Истории Пугачева” и в “Капитанской
дочке”.

Предания
о разбойниках и кладах рассказывались
повсюду в России,
так как повсеместно были известны
места, связанные с разбойниками, и
места, где они будто бы зарыли клады.
Типо­логический
образ “благородного разбойника”
(герой грабит бо­гатых
и заступается за бедных) представал во
многочисленных локальных
вариациях (Чуркин, Рощин, Сорока). При
этом ис­пользовались
общие сюжеты, воссоздающие типическую
био-” график»
разбойника. В ней обязательно разъяснялось,
что имен­но
побудило героя сделаться разбойником;
изображалась чисто русская
картина речных разбоев, разбойная удаль
и ловкость. Трагический
конец судьбы разбойника обязателен.

Широко
распространены предания о разбойнике
Кудеяре, которые
отразили генетическую связь сюжетов
о кладах с мифо­логией.

Древний
пласт образа Кудеяра восходит к
таинственному и могуще­ственному
существу, хозяину земных недр и скрытых
в них ценностей. Само
слово “Кудеяр” означает буйного
мятежника, волшебника, близко­го
к темным силам (‘куд’ — злой дух, ‘яр’ —
пылкость, буйство). Отсюда
и появился поздний смысл образа —
“разбойник”.