А блок цикл ямбы

«ЯМБЫ» (1907-1914). «РОДИНА» (1907-1916)

В февральском письме к матери 1911года
Блок пишет: «…Я «общественное животное», у меня есть определенный
публицистический пафос и потребность общения с людьми — все более по существу».

Именно этот «публицистический пафос» заставляет
Блока все пристальнее всматриваться не только в общие, философские
закономерности жизни, но и в ее социальную сторону, в ее повседневные, казалось
бы, мелкие, но от того ничуть не менее мучительные несправедливости и обиды. И
совсем не случайно в дневнике Блока вдруг появляются такие записи: «Мы тут
болтаем и углубляемся в «дела». А рядом — у глухой прачки Дуни болит голова,
болят живот и почки. Воспользовавшись отсутствием «видной» прислуги, она
рассказала мне об этом… Надо, чтобы такое напоминало о месте, на котором
стоишь, и надо, чтобы иногда открывались глаза на «жизнь» в этом ее, настоящем
смысле; такой хлыст нам, богатым, необходим» (19 декабря 1912 г.).

И еще и еще: «Вечерние прогулки… по мрачным
местам, где хулиганы бьют фонари, пристает щенок, тусклые окна с занавесочками.
Девочка идет — издали слышно, точно лошадь тяжело дышит: очевидно, чахотка; она
давится от глухого кашля, через несколько шагов наклоняется… Страшный мир» (28
фев­раля 1912 г.).

«Ночь белеет, сейчас иду на вокзал встретить
милую. Вдруг вижу с балкона: оборванец идет, крадется, хочет явно, чтобы никто
не увидал, и все наклоняется к земле. Вдруг припал к какой-то выбоине, кажется,
поднял крышку от сточной ямы, выпил воды, утерся… и пошел осторожно дальше.
Чело­век…» (19 июня 1912 г.).

И одно за другим идут гневные, требовательные,
суровые стихи:

Да. Так диктует вдохновенье:

Моя свободная мечта

Все льнет туда, где униженье,

Где грязь, и мрак, и нищета.

Туда, туда, смиренней, ниже,—

Оттуда зримей мир иной…

Ты видел ли детей в Париже,

Иль  нищих
на мосту зимой?

 На
непроглядный ужас жизни

Открой скорей, открой глаза,

Пока великая гроза

Все не смела в твоей отчизне…

Всю жизнь жестоко ненавидя

И презирая этот свет,

Пускай грядущего не видя,—

Дням настоящим молвив: нет!

Земное сердце стынет вновь,

Но стужу я встречаю грудью.

Храню я к людям на безлюдьи

Неразделенную любовь.

Несколько позднее — в 1919 году — эти
гражданские стихи 1907—1914 гг. Блок объединил в сборник, назвал его «Ямбы» и
посвятил памяти своей сестры Ангелины, дочери А. Л. Блока от его второго брака.
Это была замечательная девушка, востор=женная, «нежная, чуткая, нервная» — так
писал о ней брат. Она погибла совсем молодой, в 1918 году: во время войны была
сестрой милосердия, заразилась воспалением мозга и умерла в военном лазарете.

О своем творческом и мировоззренческом пути от
«Стихов о Прекрасной Даме» до публицистической лирики «Ямбов» Блок с
чрезвычайной четкостью сказал в замечательном письме к Белому 6 июня 1911 года:
«…Таков мой путь… все стихи вместе — «трилогия вочеловечения» (от мгновения
слишком яркого света — через необходимый болотистый лес — к отчаянью,
проклятиям, «возмездию» и…— к рождению человека «общественного», художника,
мужественно глядящего в лицо миру…)».

Но недостаточно ведь просто «мужественно глядеть
в лицо миру». И как бы ни был предан поэт объективной истине, все же ему
необходима какая-то точка, на которой он может твердо стоять, с которой может
смотреть на мир, нечто незыблемое, поддерживающее и вдохновляющее. Такой точкой,
такой верой, такой вечной любовью была для Блока Россия.

Составляя третий том собрания своей лирики, Блок
объединил в раздел «Родина» несколько стихотворений 1907— 1916 го­дов. Однако,
как он сам говорил, все его произведения — о России. Эта тема для Блока, в
сущности, не имеет границ. Когда мы вчитываемся в стихи, объединенные в цикле
«Родина», мы видим, что в это понятие для Блока входит все дорогое, кровное,
того,чего родилась его душа, то, что таится в глубине ее. Родина — это и
детские смутные воспоминания о самом глубоком, темном, изначальном — о тихой
спальне, о склоненном лице няни:

Сладко дремлется в кроватке.

Дремлешь? — Внемлю… сплю.

Луч зеленый, луч лампадки,

Я тебя люблю!

(«Сны», 1912)

Это и щемящая, сладко раздирающая душу нежность
к род­ной тоскливой, зовущей куда-то природе:

Там неба осветленный край

Средь дымных пятен.

Там разговор гусиных стай

Так внятен.

Свободен, весел и силен,

В дали любимой

Я слышу непомерный звон

Неуследимый,

Это и мысль о горестной судьбе русского
человека, в которой тоска серых будней переплетается с яркими, невозможными,
никогда не сбывающимися мечтами,— о судьбе, так часто завершающейся нелепой
гибелью, все равно от чего:

Не подходите к ней с вопросами,

Вам все равно, а ей — довольно:

Любовью, грязью иль колесами

Она раздавлена— все больно.

(«На железной дороге», 1910)

Историческая судьба России стоит в центре
небольшого цикла «На поле Куликовом». Мятежная Русь, летящая в грядущее,— вот
образ, вдохновляющий Блока, помогающий ему оставаться бесстрашным, бессонным и
вольным.

Наш путь — степной, наш путь — в тоске
безбрежной,

В твоей тоске, о, Русь!

И даже мглы — ночной и зарубежной —

Я не боюсь…

И вечный бой! Покой нам только снится

Сквозь кровь и пыль…

Летит, летит степная кобылица

И мнет ковыль…

(«Река раскинулась…», 1908)

И о том же: о вечном движении, о вечной
молодости России, нищей и прекрасной, смиренной и безудержной, о великой своей
любви и вере — программное стихотворение «Россия»:

Опять, как в годы золотые,

Три стертых треплются шлеи,

И вязнут спицы росписные

В расхлябанные колеи…

Россия, нищая Россия,

Мне избы серые твои.

Твои мне песни ветровые –

Как слезы первые любви!

Тебя жалеть я не умею

И крест свой бережно несу…

Какому хочешь чародею

Отдай разбойную красу!

Пускай заманит и обманет,

Не пропадешь, не сгинешь ты,

И лишь забота затуманит

Твои прекрасные черты…

Ну что ж? Одной заботой боле —

Одной слезой река шумней,

А ты все та же – лес, да поле,

Да плат узорный до бровей…

И невозможное возможно,

Дорога долгая легка,

Когда блеснет в дали дорожной

Мгновенный взор из-под платка,

Когда звенит тоской острожной

Глухая песня ямщика!..

В стихах Блока облик Родины – живой,
персонифицированный, очеловеченный. Он как бы сливается с прекрасным женским
образом. Любовь поэта к России – личное, кровное, глубоко интимное чувство,
неотделимое дли него от вечной его любви к «единственной на свете, к жене.

О, Русь моя! Жена моя! До боли

Нам ясен долгий путь!

Наш путь—стрелой татарской древней воли

Пронзил нам грудь.

Именно поэтому Блок включает в цикл «Родина»
одно из пленительнейших своих любовных стихов:

Этот голос – он твой, и его непонятному звуку

Жизнь и горе отдам.

Хоть во сне твою прежнюю милую руку

Прижимая к губам.

(«Приближается звук…», 1912)

И даже мысль огрядущей смерти для Блока
тоже связана с мыслью о России: последнее его воспоминание, последние
проплывающие предсмертные видения будут о ней:

Что ж, конец?

Нет… еще леса, поляны,

Ипроселки, и шоссе,

Наша русская дорога,

Наши русские туманы,

Наши шелесты в овсе…

(«Последнее напутствие»,  1914)

Есть среди блоковских стихов о России и другие
яростные,презрительные:

Грешить бесстыдно, непробудно.

Счет потерять ночам и дням,

И, с головой отхмеля трудной.

Пройти сторонкой в божий храм.

Три раза преклониться долу,

Семь — осенить себя крестом,

Тайком к заплеванному полу

Горячим прикоснуться лбом.

Кладя в тарелку грошикмедный.

Три, да еще семь раз подряд

Поцеловать столетний, бедный

И зацелованный оклад.

А воротясь домой, обмерить

На тот же грош кого-нибудь,

И пса голодного от двери.

Икнув, ногою отпихнуть.

Но поэт не может отвернуться от родной своей
земли, даже когда ее лицо искажено уродливой гримасой. И, ненавидя русское
дикое и тупое мещанство, Блок остается верен своей трудной любви и вере. Отсюда
— финал стихотво­рения:

…И на перины пуховые

В тяжелом завалиться сне…

Да, и такой, моя Россия,

Ты всех краев дороже мне.

Циклы «Ямбы» и «Родина», пронизанные ощущением
истории, тревожным предвещением бури, исполненные гражданским, общественным
пафосом, позволяют нам яснее понять, какими путями шел Блок к высшему своему
поэтическому и человеческому подвигу — к признанию Октябрьской революции и к
созданию поэмы «Двенадцать».